Портрет в солнечном свете

Посвящается модели ОТ ВЕЧЕРА ДО 10 УТРА На то и жизнь, наверное, дается, чтоб не пропасть, не потерять и не найти. И если скоро умирать – увы! – придется, я не скажу, что плохо все в конце пути. Переиграть, зайти в другие двери… Но выходить придется все-таки. Тогда – пройти через парадное; никто не сверит судьбу размытую и городов стада. Пасть яркая: кровавит солнце реку, c буксирами мостов у островерхих свай идет накат – то новой эры веха, которая затопит тонкий край прелестной кровью очищения от ночи, налипшей на подлокотник окна, и на подносе городов пророчит: прошедшее – ушло, иссякнет время сна. Они закатным пламенем зажгутся, но воссиять придется лишь на миг, на олове лица – кровавые – взорвутся беззвучно – это шепот, а не крик. Мой фильм доснят, смонтированы кадры, свет выключен. Пустеют номера, и берег спит в преддверии эскадры. Мы умираем, застывая до утра. Луна, луна одна в большой постели сжимается дрожа. Что я хотел, то сделано; когда дойдешь до цели, тогда свет превращается в пробел. Свобода черно-синяя, наш выход! Раскачиваясь, вмиг смыкаешь твой хрусталик. О, мерцающий как выпад, красавица, верх башни неземной! Сигнальные огни – текила в души не спящих ночью полицейских и воров. В облетный миг нечаянно нарушу покой отелей, лазерной рекламы кровь. Не утро и не ночь, пустея, ветер свергает крыши, застилает мир другой на странно-нескончаемой планете, где лед и солнце, взрывы и покой И видится: сквозь шелк белья вплотную вдруг проступает свет иных скорбей, нырнувших через пену ледяную фосфоресцирующих в космосе зыбей. Далекий гул ввергается в пространство, и налету, и в свете фар рассвет угадывался в пробе постоянства найти какой-нибудь, за истиной, ответ. Где, обрывая подоконник над каркасом отвергнутых идей твоей бессвязной, чуть влажной красотой и мясом творил пустыню бурей восьмифазной. Я не боюсь – все сделано на совесть: пропитка корпуса, все реи, паруса, бушприт, канаты, шканцы, то есть готов корабль для отправленья в небеса. Небесный лед. Смыкаются просторы и, наползая на дрожащий мрак вдоль площадей, поют мечту и горе, родившихся в предутренних мирах. Мной начинается разлив, озноб и ныне прикосновением к горячей тишине я наполняю крепости, надводные святыни стремлением от воздуха к волне. Sovegna vos. И за порталом утра шпионом смотрит радужный овал внезапно проступивших очертаний смутно лиловых, синих, голубых прибрежных скал. Кровать пуста, она проходит в ванну, глаза еще слипаются, струя воды течет в пол из-под крана, на кухне кофе, тосты – запахи утра. Начало дня. Спешат уйти из дому. Гремят подошвы в переходах, сечь дождя горланит врассыпную, вторя тону разбухших лестниц, свое царство не найдя. Пытаясь, текст сразился с красным светом, белеет взапуски на узких поездах газетой. А в широтах внятно лето змеей невидимой вальсирует в ногах. Вот амальгамы синь струится через лужи колонной разбавляя розмарин разлук, где мегаполис превращался в проутюже- нный холодным enter выброс чутких рук. Обломком слез кроится быстрый прочерк тех островов, где как в раю светло от инея, где каждый kiss просрочен, где льет в тела лазурное стекло, где перелив в крови, где набело сопрано прижатых тормозов рождает звук, удар, где платье как маяк на глади океана полощется, где сотни миль пожар. ©Я